"Я часто спрашиваю себя, почему мы, режиссёры, так безоговорочно привязаны к театру? Почему мы, проклиная его за всю грязь, которую он порождает в своих буднях, рабски служим ему всю свою жизнь? Наверное, потому, что нам, каждодневно пытающимся создать чудо искусства, иногда удаётся увидеть это чудо"
2008 год начался так, как и "положено" году високосному. КОСТЛЯВАЯ
вторглась в бесснежную московскую зиму, оставившую землю без привычного
покрова, и, размахивая ржавой косой налево и направо, начала сбор
своего страшного урожая, унося от нас тех, о ком мы еще недавно думали:
"Он будет с нами всегда. У меня ещё будет время посмотреть в его глаза.
Мы будем вместе, и всё несущественное, наносное, преходящее отпадёт,
оставив место и время самому главному". Всё, в общем-то верно. Кроме
одного: Времени и места не будет, потому что там куда ушли те, по кому
мы скорбим, над временем есть Вечность, а место - вытеснено
Бесконечностью.
Умер Гедрюс Мацкявичюс. Человек, Романтик,
Бунтарь, Поэт, Режиссёр, Учитель. Да-да, именно так, именно в этой,
восходящей последовательности: от Человека - к Учителю.
Дом
Актёра на Арбате, что напротив Вахтанговского театра стал местом
прощания, или скорее - последней сценой, на которую вышел Гедрюс, и
куда позвал своих учеников, последователей, друзей и любимых, тех, кто
не забыл, да и врядли уже когда-либо забудет. Я вижу тех, кто делил
со мной самые сокровенные мгновения своей жизни в бесконечных
репетициях, воплощавшихся в Спетакли, играя котоые мы, тогда еще молоые
и оголтелые, всегда выходили на сцену как в последний раз. Да что уж
греха таить? В те годы Всякий Раз очень даже мог оказаться именно Последним. Гедрюс
понимал это куда лучше, чем мы, взведённые тогда адреналином и
тестостероном, выплёскившимися со сцены в зрительный зал, и не
оставляшими никого из зрителей нетронутыми и равнодушными.
Бледные
лица, провалившиеся, заплакнные глаза, тревога, котрую невозможно не
ощущать. Язык Тел, исторгающих молчаливый крик: " А как же мы теперь?". Я
сам, да и многие из нас думали, что мы "давно ушли от Гедрюса", и
громогласно декларировали своё с ним несогласие. А в тот день, стоя у
гроба Учителя, всё виделось и чувтвовалось совсе иначе: Не успели.
Опоздали. Осиротели. Мы думали и верили, что "ушли" от него, а на
самом деле - он был с нами всегда, где бы мы ни были и что бы мы не
делали в этой жизни. Почему? Да потому, что он - никогда не уходил от
нас. Он отпускал нас, как блудных сыновей и дочерей, веря и зная, что
рано или поздно мы "отделим злаки от плевел", и поймём, что временное
несогласие отступит перед непреходящими Любовью, Преданностью и
Пониманием.
Я не успел встретиться с ним до того печального дня.
Последнее, что было между нами по моём возвращеии в Россию - это
короткий телефонный разговор. Короткий потому, что Учителю было уже
трудно говорить. Мягкий баритон... Никуда не девшийся за столько лет
лёгкий прибалтийский акцент. И - Всепрощение, котрого нельзя было не
почувстовать в тех немногих словах, которыми мы обменялись в тот вечер,
летом прошлого года. "Конечно, Пашенька, мы увидимся" - сказал он.
