У нас в гостях главный режиссёр театра пластической драмы Гедрюс
Мацкявичюс.
— Считаете ли Вы, что Ваши спектакли объединяет
какая-то одна тема?
— Видимо, да. Наверное, у каждого художника есть
своя тема, которая преследует его всю жизнь, утомляет своей назойливостью и невозможностью
осуществить до конца. Меня же всегда волновала проблема творческой личности, творческой
природы чело века, самого творчества. И мой герой, которого я вывожу на сцену, всегда творческий
человек. Человек с воспалённым сознанием. Таков Микеланджело, Художник из "Красного
Коня”, Герой из "Блеска золотого руна”. Также Петруха из "Двенадцати”. Это не растерявшийся
в революционной стихии мальчик, а человек, который в воспалённом сознании творит
свой мир. Едигей из спектакля "И дольше века длится день”. Может быть, не всё у
него реализовано в чём-то конкретном, но сознание Едигея вмещает в себя целый мир
мифов, легенд и сказаний, всё прошлое, настоящее и будущее своего народа, весь
космос.
— Можно ли считать, что Вы нашли
свой собственный театральный язык?
— Для каждого
спектакля мы ищем свой язык, потому что не хотим повторять уже один раз произнесённые
слова. Опасаемся также возможности заговорить на эсперанто собственного
сочинения. А поиск нового языка – это действительно сложный путь.
Перед
началом работы над спектаклем "Глазами слышать – высший ум любви” по мотивам
сонетов Шекспира (премьеру намечаем в июне этого года) мы прошли большой курс
по изучению английского Возрождения, а также проделали кропотливый анализ самих
сонетов – их эмоциональной первопричины, образности, структуры. Лишь после
этого у нас появилась смелость приступить к работе и попытаться создать спектакль
по сонетам Шекспира только с им присущей поэтической лексикой.
—
Это и есть Ваш метод погружений в материал во время работы над спектаклем?
Расскажите о нём подробнее.
— Ещё работая актёром
и чувствуя свою необразованность, я сделал сам для себя трёхгодичную студию
изобразительного искусства. Изучал разные эпохи, стили, направления. Кроме
теоретических занятий я устраивал дома у себя выставки репродукций картин,
которые менял каждую неделю. Когда ты живёшь в комнате, где на стенах всё время висят картины,
то можно уверенно сказать, что ты погружаешься в мир художника. Потом объединил
вокруг себя и своих коллег. Мы жили тогда словно в заколдованном круге,
очарованные открывающимся для нас миром красок, светотеней, ритмов. Вот тогда я
и осознал важность процесса погружения в материал. И наше тело – наш главный
инструмент – становится мудрым, чутким и выразительным. Он сам начинает нам
подсказывать ту единственную Правду, к которой, оказывается, мы и стремились.
— В "И
дольше века длится день” Вы расширили рамки своего искусства пластической драмы
и ввели в сценическое действие слово. Что показал этот эксперимент? Считаете ли
Вы эксперимент удачным?
— Язык пластики
настолько богат, что необходимость в слове исчезает. Мы пытаемся уловить эти
внутренние ритмы человеческого духа, выявить скрытые законы его жизни.
— Вы
начинали в Каунасе в театре пантомимы Теннисона, который как свидетельствуют
очевидцы, был очень интересным явлением в театральном искусстве.
— Теннисон –
необыкновенно талантливый человек. Свой театр он создал, когда ему был 21 год,
и за несколько лет его существования заложил такую программу идей, что
литовский театр почти целое десятилетие питался ими. Этот человек раскрыл мне
совершенно другой мир. Он показал, что в жизни существуют не только
общепринятые причинно-следственные связи, но и совершенно другие, которые-то
главным образом и представляют интерес для искусства.
— В ГИТИСе
Вы учились у Кнебель…
— Мария Осиповна –
Человек, за которым стояла культура целого века. Она долго работала со
Станиславским. Была продолжателем его идей в театре, и потому, можно сказать,
систему Станиславского мы получили из вторых рук. Прекрасно было то, что она не
кроила никого по своей мерке, а пыталась раскрыть то, что заложено в самом
человеке. Это гений педагогики.
— Есть
ли у Вас любимый спектакль?
— Любимым обычно
бывает последний. Но у меня пока что остаётся спектакль "И дольше века длится
день”. Он самый выстраданный и, как мне кажется, самый мудрый, потому что в его
основе лежит одно из самых мудрых литературных произведений современности. Нам
удалось в одном актёре реализовать связь айтматовских персонажей.
А
сценография спектакля!.. На сцене лишь единственный декорационный элемент –
огромный парашютообразный кусок материи, с изумительной лёгкостью
трансформирующийся то в снежные заносы, то в море, то в степь, то в космическое
пространство… Возникла совершенно неожиданная образность.
Да,
пожалуй, это самый дорогой, самый любимый спектакль.
— А как Вы относитесь к "Преодолению”?
— "Преодоление” для
меня – это реликвия, молодость. Сейчас я уже не смог бы поставить подобный
спектакль.
— Кто
готовит актёрские кадры для Вашего ансамбля?
— Пока никто. К
сожалению, из-за этого мы теряем очень много времени для учёбы внутри театра.
Пришедшие к нам выпускники вузов и хореографических училищ не умеют того, что
умеют уже работающие в театре актёры. Им приходится переучиваться заново. Чтобы
процесс подготовки новых актёров был более продуктивным, конечно, необходимо
специализированное обучение. Это очень важная проблема. К моей большой радости,
в этом году Министерство культуры СССР разрешило на базе ГУЦЭИ набрать
актёрский курс, ориентированный на специфику нашего театра. Пользуясь случаем,
хочу обратиться к юношам и девушкам, окончившим как среднюю школу, так и восемь
классов. Если у них есть желание стать актёрами театра пластической драмы,
театра, который в своих спектаклях использует выразительные средства драмы,
пластики, танца, пантомимы, цирка, эстрады, то они могут попробовать свои силы.
— Ваш театр остаётся постоянно
молодым театром?
— Я бы сказал
по-другому – живым театром. Потому что сама специфика театра требует энергии,
силы порыва и потому, пока театр творит – он жив. Он молод.
